[Валерий-М]

Свершилось.

На экраны кинотеатров вышел фильм Алексея Германа «Трудно быть Богом», эпопея создания которого длилась более 10 лет.
Разброс мнений об этом трехчасовом зрелище настолько велик, что направляясь на просмотр, я морально был готов столкнуться как с шедевром кинематографа, так и с невразумительной псевдоинтеллектуальной поделкой, коими в последнее время нас регулярно балуют стареющие мэтры советского кино.

Первое, что меня удивило, - наполовину полный зал кинотеатра. Кто мог ожидать, подобной самоотверженности от любящего жевать попкорн зрителя?

Возможно, люди повелись на фантастический жанр картины и громкое имя братьев Стругацких на афише.

Сразу предупреждаю – не каждая птица долетит до середины Днепра.
Для того, чтобы досмотреть «Трудно быть Богом» до конца, нужен определенный настрой.

Хотя, к моему второму удивлению, во время демонстрации фильма из зрительного зала ушло не так уж много народа.

Теперь собственно о фильме.
По стилистике он совершенно четко вписывается в ряд последний творений Германа, - «Мой друг Иван Лапшин», «Хрусталев, машину!» - как продукт неразбавленного сюжетом гиперреализма.
Если в «Лапшине» удивительная фактура экранного мира соседствует хотя бы с контурными сюжетными линиями, то в «Хрусталеве» эти линии приходится искать уже с помощью соответствующих оптических приборов.

Любые поиски сюжета в фильме «Трудно быть Богом» изначально обречены на провал. Повествование полностью очищено от нарративности. И, причем, совершенно умышленно.

Те немногие сведения о зрелище, которое разворачивается перед нашими глазами, мы имеем только благодаря закадровому голосу.
На некой планете, очень похожей на Землю, существует цивилизация, находящаяся по своему развитию на стадии нашего средневековья. Тридцать землян высаживаются на эту планету, чтобы поддержать ростки эпохи «Возрождения», которые заметил кто-то из исследователей. Благородный дон Румата (Леонид Ярмольник) – главный герой фильма – один из них.

С первых же минут фильма мы с головой ныряем в зловонную атмосферу Арканара - столицы одного из государств, существующих на этой планете.
Грязь, гниль, испражнения, разлагающиеся трупы с вывернутыми наружу кишками, заполняют экранное пространство целиком и полностью, гармонично сочетаясь с дебильными лицами пукающих, хрюкающих, беззубых аборигенов, вечно измазанных соплями, дерьмом и какой-то блевотиной.

Закадровый голос сообщает нам, что власть в городе принадлежит «серым», которые очень не любят умников-книгочтеев. И при первой возможности умерщвляют их самыми изощренными способами.
«Серым» противостоят «черные». Они еще более кровожадны и мечтают захватить власть в Арканаре. Однако различий между теми и другими не так уж много.

Именно в такой беспросветный мир погружает нас Алексей Герман, используя свой чудодейственный метод «гиперреализма».
Теперь поговорим о том, что делает в Арканаре посланец земной цивилизации Благородный Дон Румата, которого некоторые аборигены почитают как сына Бога?

Как ни странно, ничего!
Он так врос в этот уродливый олигофренический мир, что и внешне, и ментально стал его невольным отражением. Как, впрочем, и все остальные 30 землян-исследователей, сборище которых Герман нам показывает в самом начале фильма.

Хотя, нет, есть одно важное отличие. Дон Румата не убивает. Не смотря на то, что он считается лучшим воином Арканара, на его счету нет ни одной человеческой жизни. Только несчетное количество отрубленных ушей.
Но никаких попыток вмешаться в ход истории, изменить нравы аборигенов к лучшему, поддержать прогрессивные ростки Румата не предпринимает.

Сначала это вызывает недоумение, но по мере знакомства с обитателями Арканара мы понимаем, что даже те умники-книгочтеи, которых так ненавидят «серые», по сути, такие же дебилы, как и все остальные.

Поэтому дон Румата на протяжении 3 часов фильма ведет лишенные смысла разговоры, и подобно броуновской частице передвигается по территории Анканара, не зная чем себя занять.

Лишь в финале фильма привычное течение арканарской жизни нарушается. «Черные» убивают пассию Дона Руматы, чем выводят его из состояния равновесия.
Забыв о своей миссии, он зверски уничтожает всех, кто попадается под руку.

Но гнев проходит, а что остается?
Гора трупов и тот же самый вонючий, уродливый мир, простирающийся во времени на такие расстояния, по сравнению с которыми человеческая жизнь – всего лишь короткий миг. Ничего нельзя сделать. Все бессмысленно.

Герман закольцовывает композицию. Мы видим тот же снег, который шел в начале фильма. Дон Румата наигрывает ту же мелодию. Мы вернулись туда, откуда пришли.

Так что же в итоге?
Несомненно, «Трудно быть Богом» является не просто очередным фильмом Алексея Германа. Это если и не претензия на кинематографический престол, то, по крайней мере, попытка создания произведения, подводящего черту под творческими исканиями режиссера.

Очищенный до состояния спирта-ректификата метод гиперреализма. Бескомпромиссный и беспощадный к зрителю.

Не смотря на полное отсутствие сюжета, все месседжи читаются.

Как любое сложно-образное, многослойное произведение, «Трудно быть Богом» рождает массу аллюзий, связанных с политической и социальной стороной жизни нашего общества. А поскольку восприятие образа глубоко индивидуально, каждый зритель может вынести из просмотра свой смысл. Все зависит от жизненного опыта, знаний и художественного вкуса конкретного человека.

Для меня «Трудно быть Богом» это фильм о том, что все попытки отдельных людей влиять на исторические процессы изначально обречены на провал. Поскольку эти исторические процессы текут по каким-то своим, нам неизвестным законам. Про то, что человека гораздо проще убить, чем изменить. Про то, что ненавидеть всегда легче, чем любить.

Однажды на премьере фильма Константина Лопушанского «Гадкие лебеди» Алексей Герман сказал, что картина эта талантлива, а значит, в прокате ее ждет полный провал.

«Трудно быть Богом» тоже фильм из категории «не для всех». Просмотр его требует усилий. Но, как мне кажется, потраченные усилия того стоят.

Не стану утверждать, что будущее кинематографа находится там, куда нас привел Алексей Герман. Но то, что подобный эксперимент имеет право на жизнь, и то, что за этим экспериментом стоит определенный художественный потенциал, для меня совершенно очевидно.