[Элина]

Этот рассказ написан давно, в 2008 году. Советую прочитать тем, кто верит в перевоспитание. Для удобства читателей сделала перевод (некоторые реплики в этом рассказе на украинском).

- Понимаешь, - начал Карпуха, затягиваясь «Примой», - дело ведь не в том, что один человек любит Родину, а другой нет. «Как любить Родину» такой «Кама-Сутры» еще не написали и не напишут – сердце оно не знает поз. Тут проблема в том, что националист в другом человеке не видит такую же личность. И это вообще главная беда людей.

- Я согласен, - ответил я. – Но почему ты думаешь, что тот, кто сегодня не считает права другого высшей ценностью, завтра не изменит свою точку зрения.
- О! – поднял палец Карпуха. – В этом и есть твоя ошибка. Не признавать другого равным себе - это вовсе не точка зрения. Это проблема незрелого интеллекта, это уже сформировавшиеся нейронные сети. Это – уже песец. Изношенный и поеденный молью.

Игорь Судак. Вышиванка для Маугли

Пари

- Что??? – удивленно вскинул брови Карпуха и аж вскочил с места. – Ты хочешь сказать, что человек, воспитанный националистами, человек с поломанной психикой, может когда-нибудь стать нормальным цивилизованным членом общества? Наивный… Я готов поспорить, что ты не просто в розовых очках живешь, у тебя мозги уже стали розовыми. Пошли покурим!

Мы вышли из-за праздничного стола и направились в коридор. Карпуха – мой товарищ с детства. У него есть два убойных качества: он заядлый спорщик и страстный борец с любой несправедливостью. Столько, сколько он получал в школе по морде, наверно не получал даже профессиональный боксер. Сам маленький и щуплый, прилизанный отличник в очках, он вставал на защиту слабых и обиженных, причем не только людей, но и животных, не считаясь ни с какими обстоятельствами – будь этих обидчиков двое, пятеро или сотня. Сражался за чужое достоинство и честь насмерть, как будто за этим только и родился.

Такие, как он, обычно, дальше юности не живут. Но он выжил – то ли мир стал менее жестоким, то ли медицина более продвинутой. Из своих зубов у Карпухи остались только два, да и то только потому, что это были зубы мудрости и они выросли гораздо позже остальных, уже когда он отслужил в армии и даже закончил университет. «Больше всего я благодарен природе, - говорил он, - что она почти все органы и части тела продублировала». Он как никто другой имел право так утверждать. У него по выходе из боевой молодости имелась одна рабочая почка и одно слышащее ухо. Еще он заметно хромал на левую ногу. «Жизнь прожить – это как минное поле перейти!» – такая была у него поговорка.

А еще он любил спорить – по любому поводу – прямо на ровном месте. Дня не проходило, чтобы он не заключил какого-нибудь пари. И, как правило, на приличные ставки. И при этом он почти всегда выигрывал, даже в самых, на первый взгляд, проигрышных вопросах. Он обладал какой-то дьявольской интуицией. Вот только один пример. Кто-то однажды в компании, рисуясь перед дамами, спросил в шутку: «Если есть город Орел, то почему на обратной стороне планеты нет города Решка?» «А кто тебе сказал, что такого города нету?» - тут же отозвался Карпуха. И спор готов. Через минуту, когда руки спорщиков были разбиты, все бросились рыться в энциклопедиях, картах и Интернете. И вскоре такой город нашелся – в Бразилии. Совсем малюсенький, но - Решка! «Ты знал? - спрашивал его я потом. «Откуда? Я просто подумал, что название слишком простое – обязательно найдется».

Я с ним давно не спорил – себе же дороже. Но на этот раз ему удалось меня раззадорить – я ну никак не мог согласиться, что можно на человеке, пусть даже самом пропащем, ставить жирный крест. «Орел или решка, король или пешка – с человеком так нельзя, тут все наверняка сложнее», - думал я, выходя вслед за своим товарищем в коридор.

- Понимаешь, - начал Карпуха, затягиваясь «Примой», - дело ведь не в том, что один человек любит Родину, а другой нет. «Как любить Родину» такой «Кама-Сутры» еще не написали и не напишут – сердце оно не знает поз. Тут проблема в том, что националист в другом человеке не видит такую же личность. И это вообще главная беда людей.

- Я согласен, - ответил я. – Но почему ты думаешь, что тот, кто сегодня не считает права другого высшей ценностью, завтра не изменит свою точку зрения.
- О! – поднял палец Карпуха. – В этом и есть твоя ошибка. Не признавать другого равным себе - это вовсе не точка зрения. Это проблема незрелого интеллекта, это уже сформировавшиеся нейронные сети. Это – уже песец. Изношенный и поеденный молью. Я сейчас попробую пояснить. Большую часть информации человек получает в раннем детстве. Науке известны несколько случаев, когда находили ребенка, воспитанного волками. Если находили трехлетнего - из него потом вырастал вполне нормальный человек. Если ему было уже пять – проблем с его возвращением в мир людей становилось намного больше, но он с горем пополам как-то еще выучивался говорить и даже читать и писать. Хотя задержка в развитии уже оставалась заметной на всю жизнь. А если в восемь и тем более в десять – всё! Это уже не был человек в нашем понимании, и он уже не мог жить с людьми. Он великолепно бегал на четвереньках, спал, не болея, на подмороженной земле, чесался ногой за ухом, но слово «мама» нацарапать ему было уже не дано.

- Я слышал о таких случаях.
- Так вот, ты понимаешь почему? Ребенок рождается не с интеллектом, а только лишь со способностью развить интеллект. И вся потенциальная мощь могучего мозга человеческого детеныша уходила на приспособление к стае волков, на налаживание с ними отношений, на борьбу и на выживание. Он не научался понимать логических связей, не слышал сложной речи, и не видел многообразия чувств. Он – калека для цивилизации. Он – зверь.

Карпуха стряхнул пепел в жестяную банку, висевшую возле перил.

- То же и с националистами, - продолжил он. – Если человек с детства воспитан с мыслью, что он «тытульна нация», то потом ты хоть бей его по этому титулу, хоть гладь, а он всегда будет считать, что другие ему обязательно чего-то должны. Не в истории, так в культуре, не в культуре, так просто так. Потому что можно, конечно, взрослого человека за руку привести в цивилизованное общество, но, это получится, к сожалению, только как на экскурсию. Приводить, на самом деле, нужно сначала обратно в детство – туда, где его серое вещество еще не такое косное. Но это, увы, пока невозможно.
- А я убежден, что всё не так мрачно, - возразил я. - Одно дело с волками вырастать, а другое среди людей, пусть даже и не слишком терпимых к другим.

- Ага, - усмехнулся Карпуха, - особенно среди каннибалов. Тоже ведь люди, но если они с рождения кушают человеческое мясо, то к концу жизни они могут согласиться, что убивать других ради еды плохо, но кусочек отрезать можно. Язык, например.
- Послушай, но ведь у даже самого закоренелого преступника есть шанс стать нормальным человеком.
- Есть. А у националистов нет – я с ними много общался и много над этим уродством размышлял. Это безнадежно, поверь. Я готов с тобой поспорить. Найди мне в течение месяца такого – чтоб вырос в семье, помешанной на соборности нации, а потом чтоб согласился с приоритетом прав человека над национальными интересами. Можешь привести мне даже сырого – главное, чтоб он после разговора со мной признал мою правоту без всяких малейших «но».
- Хорошо, спорим, - завелся я. – Я даже раньше найду.
- О! – обрадовался Карпуха. – Давно с тобой об заклад не бились. На ящик коньяка давай. «Закарпатского».
- Пойдет, - говорю я. – А то ты что-то совсем мизантропом стал. Может, раскошелишься – подобреешь. Давай еще и на коробку «Львовских» конфет. Чтоб тебе был контрольный.
- Давай, обожаю «Львовские» конфеты. Я от них энергии набираюсь с дикарями воевать, - сказал Карпуха и обратился к мужчине, спускавшемуся по ступенькам: «Уважаемый, разбей нас, не в службу, а в дружбу!

Мужик молча подошел, поставил свою сумку на пол и деловито ударил по рукам.
- А про що, я перепрошую, ви дискутуєте? [А про что, я извиняюсь, вы дискутируете?]
- А мы спорим, равны ли люди у нас в Украине в правах или нет, - ответил я.
- Ну як же вони можуть бути рiвнi, якщо навiть на п`ятистах гривнях посерединi написано росiйською - «Не равное всем равенство». У них що, iншої фрази Сковороди не знайшлося? Та то, дядько каже, я так гадаю, панове, – це москалi пролобiювали. Вони в нашiй нацiї вже навiть молодшого брата не бачать! Молодший сусiд. [Ну как же они могут быть равны, если даже на пятистах гривнах посередине написано на русском - «Не равное всем равенство». У них что, другой фразы Сковороды не нашлось? И то, дядька говорит, я так думаю, господа, – это москали пролоббировали. Они в нашей нации уже даже младшего брата не видят! Младший сосед.]

Я посмотрел на Карпуху, ожидая его реакции. Но он только улыбался, он был благодушен и миролюбив. Как обычно - после заключения пари.

Мы вернулись к празднующим и продолжили отмечать день рождения Карпухиной жены. Я произносил тосты, смеялся и шутил и волей-неволей вспоминал наш спор, прикидывая, где я ему найду такого националиста. Но я не сильно беспокоился – через пару недель я еду на книжную ярмарку во Львов и без труда найду там цивилизованного человека из местных, для которого на вершине будет не нация, а человек.

Львовская ярмарка

Жители Западной Украины – публика очень читающая и развитая. И сентябрьская книжная ярмарка выдалась, как и следовало ожидать, многолюдной и многоголосой. На нее даже сам Президент пожаловал. Правда, с ним небольшой казус произошел. Высокий гость, обещавший явиться к одиннадцати утра и всех поздравить с открытием, по обычаю задержался или, как выразился один из участников - «трохы опиздав», и поэтому все его ждали на улице и никого внутрь не пускали. В итоге выставка была закрыта до самого вечера. А я попал на нее и вовсе только на второй день.

Я ходил по рядам, заговаривал с посетителями и участниками, общался с издателями, не забывая поспрашивать и о том, что мои собеседники считают высшей ценностью в Украине. Надо сказать, что права и достоинство человека не назвал никто. Говорили про благополучие и единство, богатство и процветание, семью и веру. Высказывали даже близкие мысли, например, о счастье и самоуважении. Но на следующий вопрос: а если национальные интересы вступают в противоречие с правами, то за чем будет приоритет? - в основном отвечали, что противоречий и быть не может. И это выглядело странно – ведь каждый из них видел Украину по-своему.

И только на третий день, я, наконец, нашел то, что искал. Проходя мимо одного столика с книжками исключительно на родной мове, я краем уха услышал необычный диалог. За прилавком стоял сам издатель, и один покупатель, парень лет семнадцати, спросил его:
- А скажiть менi, шановний, а чому у нас так багато виходить книжок, а досi ще немає таких, щоб були глибини Толстого чи Достоєвського? [А скажите мне, уважаемый, а почему у нас так много выходит книг, но до сих пор еще нет таких, чтобы были глубины Толстого или Достоевского?]

Я стопорнулся и прислушался.
- Ну як це немає? - удивился издатель. – Ось, дивиться, книжка про занепад села. Ось ця про голодомор. А ця про нацiонально-визвольний рух. [Ну как это нет? - удивился издатель. – Вот, смотрите, книга об упадке села. Вот эта про голодомор. А эта про национально-освободительное движение.]
- Та нi, - сказал парень. – То не те. Менi потрiбно не про нацiю, а про сенс життя, про проблеми людства та людини. Про неможливiсть заради щастя всiх пролити не те що кров, а навiть - маленьку сльозинку однiєї дитини. [Да нет, - сказал парень. – Это не то. Мне нужно не о нации, а о смысле жизни, о проблемах человечества и человека. О невозможности ради счастья всех пролить не то что кровь, а даже маленькую слезинку одного ребенка.]
- Нi, таких книжок нема взагалi, - ответил сухо издатель. – Фантастика на другому поверсi. [Нет, таких книг нет вообще, - сухо ответил издатель. – Фантастика на втором этаже.]

Юноша вздохнул и пошел дальше. Я бросился за ним.
- Извините, - остановил я его. - А вы львовянин?
- То є так, звичайно, [Да, конечно,] - ответил он мне немного удивленно.
- И вы здесь всегда жили?
- С самого народження. [С самого рождения.]
«Ну, что, Карпуха, - порадовался мысленно я, - запасайся коньяком».
- А почему же вы тогда интересуетесь русской классикой и общечеловеческими проблемами?
- А менi нецiкава українська. Менi соромно за неї. Усi весь час пишуть про знедолену, спаплюжену та сплюндровану неньку-Україну та про нацiю, як вищу цiннiсть. А для мене вища цiннiсть – це людина, її особистiсть та її гiднiсть. [А мне неинтересна украинская. Мне стыдно за нее. Все всё время пишут про обездоленную, попранную и разоренную неньку-Украину и нацию, как высшую ценность. А для меня высшая ценность – это человек, его личность и его достоинство.]

Я достал мобильник и стал искать в базе данных Карпуху. Пусть он это сейчас ему сам скажет.
- А ваши родители тоже львовяне?
- Мати - так, а батько вiйськовий iз Тамбова. Вiн менi i прищепив любов до серйозних книжок и розумiння, що коли нацiя понад усе – то iз людини можна виробляти мило та гудзики. [Мама - да, а отец военный из Тамбова. Он мне и привил любовь к серьезным книгам и понимание, что когда нация превыше всего – то с человека можно производить мыло и пуговицы.]
Я сбросил звонок и опустил руку.
- А скажите, - спросил я с последней надеждой, - а среди ваших одноклассников или сокурсников есть такие, чтоб были коренные, местные на несколько поколений, но тоже рассуждали, как вы.
- Ви що! – усмехнулся парень. - Я тут гава-альбiнос. Я дуже перепрошую – я вже поспiшаю. [Что вы! – усмехнулся парень. - Я здесь ворона-альбинос. Я очень извиняюсь – я уже спешу.]

И он поторопился к выходу.
Я возвращался из Львова на день раньше, сидел в пустом купе и спать мне долго не хотелось. Я впервые подумал, что спор выиграть может оказаться сложнее, чем я думал. Надо у Карпухи спросить - можно ли будет, если что, продлить его еще на месяц. Потом незаметно задремал.